Форум » Фотки, язык, история » Румынские сказки » Ответить
Румынские сказки
vampirrr4ik: Кто читал? у кого есть? выкладываем...
Ответов - 15
Эль4ик: Вот нашла сказку РОМАШКА Румынская сказка Давно это было. Правил тогда страной храбрый и могучий король Михай . На самом высоком месте стоял его замок, окруженный стенами и глубоким рвом - неприступным он был для врагов. Любимым занятием для короля была охота - лихо скакал он по полям и лесам со своими верными слугами. "Тру-ру-ру", - трубили рога, и звонким лаем заливались королевские гончие. Случалось, уезжал король на войну - и никакие враги не смели нарушить границ его государства. Но был Михай на охоте или воевал - всегда торопился он поскорее вернуться в свой замок: уж очень любил он свою молодую королеву - прекрасную Аницу, и никогда не расставался с нею надолго. Не только король - все придворные восхищались доброй и весёлой королевой, и все слуги и служанки - до самого последнего поварёнка - любили её и старались во всём угодить. Но однажды, возвращаясь с охоты, глянул король Михай на высокую башню, где его всегда ждала Аница, и не увидел там никого: мрачным и тихим был замок, даже птицы смолкли вокруг, и деревья стояли, не шелохнувшись. Въехал король со свитой в ворота, и тут кинулась ему навстречу старая нянюшка королевы: - Ах, слегла, заболела наша милая Аница, не может шагу ступить, головы поднять!.. Лучших лекарей призвал Михай. Уж как только они не лечили королеву, но ей не становилось лучше. И тогда вспомнила старая нянюшка, что ещё в детстве лечила её мать отваром из ромашки - и средство это помогало и детям, и взрослым. Взяла нянюшка корзинку и отправилась в лес. Там, где было посветлее, росло множество этих цветов. Склонилась она к одному: - Скажи мне, цветочек, белый лепесточек, золотая серединка, можешь ли ты вылечить нашу королеву? - Не могу, - отвечает цветок. - Нет у меня такой силы... Дальше идёт нянюшка, снова ромашки увидела: - Белые цветочки, резные листочки, скажите, ответьте, можете ли вы нашу королеву излечить? - Нет, - закачались ромашки, - нет, не дано нам такой силы... Ты пойди-ка дальше - там, на пустыре, на сорном месте, растут наши сестры - те цветы, что умеют лечить... Дошла-добрела нянюшка до того пустыря, до того сорного места. Смотрит: и здесь ромашки, только не такие крупные и высокие, как в лесу, а вовсе невзрачные, но тоже - с золотыми макушечками. - Что, бабушка, за помощью к нам пришла? - тихо зашелестели цветы. - Сама ли больна, или кто другой? И когда рассказала старая женщина, в чём дело, цветы тут же отозвались: - Мы можем, можем - вылечим, поможем... Обрадовалась нянюшка, целую корзинку цветов набрала, идёт домой, торопится... Приготовила она целебный отвар, стала им поить Аницу - потихоньку, украдкой, чтобы знаменитые лекари не заметили, да её, тёмную старуху, не прогнали. День ото дня всё лучше становилось королеве, а через неделю она и вовсе поправилась! * * * Ромашку люди знают и любят с давних пор . Какой полевой букет без неё обойдется! Девушки украшают себя венками из ромашек, а еще - гадают, обрывая белые лепестки: Любит - не любит, Придёт - не придёт, К сердцу прижмёт, Другую найдёт! Но главное - ромашку собирают как лекарственное растение. И тут надо сказать: не всякий её вид для этого годится! Среди многочисленных ромашек эта - особая, её так и называют в ботанике: аптечная. Ромашка - сложноцветное растение: его корзинка составлена из множества трубчатых жёлтых цветков - то, что мы называет "серединкой"; корзинку окаймляют белые язычки - "лепестки". Аптечную ромашку надо уметь отличить от других. Растение это невысокое, с сильно ветвистым стеблем, на верхушках веточек - одиночные цветочные корзинки - их-то и собирают, высушивают и заготавливают как лечебные. Аптечная ромашка неприхотлива: растет она по лугам, степям, на пустырях, на улицах, во дворах. Она содержит в себе много полезных веществ. Одно из них - азулен, самая ценная часть ромашкового масла. Отваром из цветков, ромашки лечат от разных воспалений, от простуды, болей в животе, делают примочки на глаза. Ромашку добавляют и в смеси с другими растениями. Такие средства используют в виде примочек, припарок, мазей, кремов. Женщины издавна умывались отваром ромашки, он делает кожу мягкой, матовой, а блондинки моют им волосы, чтобы стали они золотистыми и блестящими.
vampirrr4ik: Эль4ик пишет: РОМАШКА Я тож нашла Иляна Косынзяна В стародавние времена, когда ещё хаживал по свету седой как лунь Дед Мороз, жил-был царь, богатый, как царю и положено. И был у него сын по имени Йоница, по прозвищу Фэт-Фрумос*. Много утех у Йоницы: и хороводы он водить горазд, и музыкантов-лаутаров не прочь послушать, но дороже всего были молодцу добрые кони из отцовской конюшни. Уж он и холил их, и лелеял, и на выгон водил, где клевер послаще. А надо вам сказать, что нигде не рос такой клевер, как у большого озера. Называлось оно Чудо-озеро. Нет-нет да выходила из него то одна, то другая фея — людям показаться. Вот раз вечером Йоница вместе с царским конюшим погнал лошадей на выгон к тому озеру. Йоница лёг спать на бережку, а конюший остался за лошадьми смотреть. Вдруг как всколыхнётся вода в озере — и выходит на берег фея, распрекрасная девица, такой красоты на всём белом свете не сыщешь. Подходит она к Йонице, целует его и молвит: * Фэт-Фрумос — добрый молодец, богатырь. — Проснись, милый друг! А Йоница спит — ничего не чует. Девица ну ну целовать его, слезы лить, а он спит богатырским сном - не шелохнётся. Делать нечего — пришлось фее вернуться обратно в озеро. Когда лошади напаслись вдоволь, конюший растолкал Йоницу, и они пустились в обратный путь. Дорогой конюший рассказал царскому сыну, как фея из озера выходила. Запечалился Йоница, досадно ему на себя стало. На другой вечер снова повели они лошадей на выгон. Йоница порешил спать не ложиться, да сон-то ведь слаще мёда, против воли очи смыкает. Недаром говорят: и рать, и воеводу — всех повалил. Вышла фея из озера, будила-будила Йоницу, не добудилась, заплакала и ушла в своё озеро. Конюший всё видел и диву давался, как это Йоница спит — ничего не чует. А поутру рассказал ему про фею, как она над ним плакала-убивалась... В третий раз повёл Йоница с конюшим лошадей в ночное к Чудо-озеру. Ходит Йоница взад-вперёд по бережку, глядит во все глаза, поджидает свою фею, а её всё нет да нет. Дай, думает Йоница, прилягу на траву, так ждать сподручнее. Только прилёг, сон тут как тут, сморил молодца. Вышла фея из озера и ну его будить, ну целовать, ну обнимать. Спит Йоница — хоть из пушек пали. Тогда фея и говорит: — Прости-прощай, милый друг. Больше я к тебе не приду. Сняла у Йоницы с пальца перстень, себе на руку надела, а свой перстенёк — ему. И была такова. Растолкал конюший Йоницу, так, мол, и так, говорит, опять ты фею прозевал. Йоница смотрит — у него на мизинце чужой перстенёк, на перстеньке слова: «Иляна Косынзяна, золотая коса, в косе цветы поют, девяти царствам покоя не дают». Прочёл надпись Йоница — и тоже покой потерял. Вернулся он домой, раздал всё добро бедным, справил себе пару железных лаптей, взял стальной посох и пошёл по белу свету искать Иляну Косынзяну. Перво-наперво завернул он к своему зятю, к мужу младшей сестры, и спрашивает: — Не слыхал ли ты чего про Иляну Косынзяну? — Слыхом не слыхал,— отвечает зять. Отправился Йоница дальше, приходит ко второму зятю, к мужу средней сестры, и спрашивает, не слыхал ли тот про Иляну Косын-зяну. — Сказки слыхал,— отвечает зять.— Про неё только в сказке и услышишь. Делать нечего, привязал Йоница покрепче свои железные лапти и дальше пошёл. Сердце-то — лучший поводырь. Вот приходит он к третьему зятю, мужу старшей сестры, и говорит: — Много ты на своём веку повидал, может, знаешь и про Иляну Косынзяну? — Не нашлось ещё до сей поры такого удальца, который бы в гостях у Иляны Косынзяны побывал,— отвечает зять.— В её царство и дороги-то нету, ни пройти, ни проехать. Ступай-ка ты лучше домой, нечего тебе бродить по свету, людей смешить. Йоница язык прикусил, тоску в сердце затаил. Простился с зятем и снова в путь-дорогу пустился. Шёл он, шёл горами высокими, долинами широкими, лесами тёмными, дорогами ровными. Кого ни встретит — сейчас про Иляну Косынзяну спрашивает, да все в ответ только плечами пожимают. «На что мне жизнь без Иляны? — думает Йоница.— Буду идти, пока земля меня носит, пока солнышко на небе светит». Так плутает он по белу свету, и Иляна у него из головы не выходит. Иной раз чудится ему — вот она, перед ним. Наважденье, да и только. Вот дошёл он до горы, за которую солнце вечером заходит. Стал на неё взбираться, видит — пещера. Вошёл в пещеру и пошёл всё глубже и глубже: ни одной живой души вокруг, только змеи шуршат да звери рыщут. А Йоница идёт как ни в чём не бывало, страха не знает. И вот завидел он впереди свет, шагу прибавил, вышел на волю и видит: бежит быстрая речка, вода черней сажи, а на речке мельница работает, колёса так и мелькают — любо-дорого смотреть. Входит Йоница на мельницу — никого. А что за мельница — без народа? Огляделся Йоница, видит, в углу старый старичок, веки крючьями себе поднимает, такой дряхлый. Муку в мешки ссыпать не успевает, так лихо зерно мелется. — Здравствуй, дедушка! — говорит Йоница старику. — Здравствуй, молодец,— отвечает старик.— Скажи на милость, каким тебя ветром ко мне занесло? Сюда вовек человечья нога не ступала. — Человек всюду дойдёт, за девять морей, за тридевять земель заберётся. Вот и я хожу-хожу, пытаю каждого встречного-поперечного, да всё без толку. Может, ты, дедушка, мне ответишь, тебе ведь, поди, столько лет, сколько самому времени? Старик поднял крючьями веки, взглянул на Йоницу и спрашивает : — Чего же ты ищешь, молодец? Йоница отвечает: — Ищу я Иляну Косынзяну, не слыхал про неё? — Как не слыхать, коли эта мельница-то её, для неё, родимой, я день и ночь муку мелю. Всякое утро прилетают сюда девять птиц-великанов, каждая по четыре мешка пшеницы на себе несёт, за сутки я их должен в муку смолоть. У Йоницы словно камень с души свалился. Слово за слово — глядишь, старик уже доверил ему вместо себя муку в мешки ссыпать, а сам прилёг и тут же уснул. Уж больно он намаялся. А Йонице только того и надо. Он вмиг все мешки мукой наполнил, а в один сам залез и изнутри крепко его зашил. Тут поднялся великий шум, налетели птицы-великаны, кричат старику: — Эй, готова мука? Старик встрепенулся, веки поднял, туда-сюда — нет его помощника, и след простыл. Делать нечего, нагрузил старик мешки птицам на спины, да только их и видели: быстрее ветра, быстрее мысли летали те птицы. А старик остался на мельнице муку молоть. И долго ещё голову ломал, куда его гость пропал: то ли в воду свалился, то ли к людям на вольный свет вернулся. А Йоница цел-невредим добрался до царства Иляны Косынзя-ны. Отдали птицы мешки пекарю. Развязал пекарь один мешок — тот самый, где сидел Йоница — да так и ахнул. — Ты как сюда попал? Сюда живые души не забредают. — Это ещё как сказать,— отвечает Йоница и показывает ему перстень, а на перстне слова: «Иляна Косынзяна, золотая коса, в косе цветы поют, девяти царствам покоя не дают». Ну, пекарь и взял его к себе в дом жить. Настал час пекарю печь хлебы для Иляны Косынзяны — хлеб она ела только его руками испечённый. Йоница и говорит пекарю: — Позволь мне хлеб испечь, вот увидишь, не подведу. — Что ж, пеки,— говорит пекарь. Замесил Йоница тесто по-своему, посадил в печку. Испеклись хлебы на славу — пекарь только руками развёл. Отнёс он хлебы к Иляне Косынзяне, взяла она один каравай в руки и спрашивает: — Кто испёк такой хлеб, пышный да румяный? — Я испёк, кто же ещё! — отвечает пекарь. Когда весь хлеб вышел, Йоница снова вызвался помочь пекарю, и получились у него хлебы вдвое пышнее да румянее против прежнего. Снова подивилась Иляна, такого хлеба даже ей едать не доводилось: сам в рот лезет. Известное дело: хлеб добрый, что калач сдобный. В третий раз настало время печь хлебы. У Йоницы сердце от радости зашлось. Взялся он за дело, ну, думает, была не была — и запёк в один каравай перстень Иляны Косынзяны. Приносит пекарь хлебы своей хозяйке, взяла она каравай, разломила — перстень и выпал. Подняла его Иляна и смотрит — перстень-то её,— и спрашивает она пекаря: — Кто хлеб испёк? Пекарь и так, и сяк, да под конец пришлось признаться, что Йоница за него работал. Иляна тотчас же послала за Йоницей, привели его к ней в хоромы, поцеловала она его в уста, а потом велела одеть в платье, всё шитое золотом. Он-то, пока странствовал, совсем пообносился. Спустя две недели обвенчалась Иляна с Йоницей Фэт-Фрумо-сом и устроила пир горой, так что весть о нём прокатилась за девять морей, за тридевять земель. После свадьбы Иляна дала Йонице связку ключей от всех амбаров и кладовых. Только от одного погреба не дала она Йонице ключа. День прошёл, другой миновал, и стало Йоницу точить любопытство: а что в том погребе? Попросил он у Иляны ключ, ну, она и дала. Пошёл Йоница к погребу, двери отпер, внутрь заглянул и видит: стоит огромная бочка. Слышит голос из бочки: открой, мол, дверь пошире. Распахнул Йоница двери, тут как стали на бочке обручи лопаться! Да как вырвался на волю чудище — Змей величиной с гору. Схватил он Иляну Косынзяну и унёс за тридевять земель. Горько заплакал Йоница, да слезами горю не поможешь. Снова снарядился он в путь, искать свою Иляну. Надел пару железных лаптей, взял стальной посох и пошёл куда глаза глядят. Идёт наш молодец, горько кается, некого ему винить, кроме себя. Долго ли, коротко ли, приходит Йоница к дому Параскевы-Пятницы и стучится в дверь. Говорит ему Параскева-Пятница: — Если ты добрый человек, входи, а недобрый — уноси ноги, а не то напущу на тебя пса с железными клыками, живым не уйдёшь. — Человек-то я добрый,— отвечает Йоница. Впустила его Параскева-Пятница и спрашивает, куда он идёт. Йоница рассказал ей, как было дело. — Ну и ну,— говорит она,— вот уж истинно: дурная голова ногам покоя не даёт! Хоть надежду не теряешь — и то хорошо. Дам я тебе лук со стрелами, он тебе пригодится. Взял Йоница лук и пошёл в путь-дорогу. Идёт он через царства, идёт через государства и приходит к избушке. Над нею вороны кружат, вокруг волки воют — страх, да и только! Входит Йоница внутрь. Видит: сидит страшилище, баба-яга, вместо ног копыта, когти как серпы острые, в пасти клыки железные. Спрашивает баба-яга, каким ветром его сюда занесло. Йоница ей отвечает, что пришёл в работники наниматься. — Вот и хорошо,— говорит баба-яга,— мне как раз пастух нужен, нанимайся ко мне, а работа моя пустяшная: будешь год кобылицу в ночное водить да домой приводить. Сказано — сделано. Год в те времена всего три дня длился. Йоница и рассудил, что как-нибудь переможется. Настал вечер, привела ему баба-яга кобылицу да наказала присматривать за ней хорошенько, не то — голова с плеч. Сел Йоница на кобылицу верхом и поскакал на выгон. И лук со стрелами не забыл с собой прихватить. Скачет он по дороге, а навстречу птица с перебитой ножкой. Только Йоница тетиву натянул — подстрелить птицу, а та ему и говорит: — Не тронь меня, молодец, лучше перевяжи мне ножку, я тебе ещё пригожусь. Сжалился Йоница над птицей, перевязал ей ножку и поехал своей дорогой. Приехал на выгон, подумал-подумал и не стал с кобылицы слезать. Решил, так вернее будет. Кобылица траву щиплет, а Йоница верхом на ней носом клюёт, так и заснул. Скинула его кобылица на землю, а сама обернулась птицей, в лес полетела и ну с другими птицами песни распевать. Просыпается Йоница чуть свет, глядь — он не на кобылице верхом сидит, а на камне, в руках — уздечка. Заплакал он, запричитал, да так жалобно, что иные птицы даже петь перестали. Вдруг слышит Йоница голосок: — Не бойся, молодец, найдётся твоя кобылица. Видит: сидит перед ним та птица, которой он ножку перевязывал. Вот созвала эта царь-птица всех своих подданных и велела им песни петь и по голосу слушать, которая из них самозванка. Как запели птицы, так и узнали по голосу самозванку и привели её к Йонице. Огрел он её уздечкой и говорит: — Не велю тебе быть птицей, а велю быть опять кобылицей. Птица снова сделалась кобылицей, оседлал её Йоница и вмиг очутился у избушки бабы-яги. Баба-яга как их завидела, взъярилась, бросилась на кобылицу, задала ей трёпку: смотри, говорит, коли в другой раз он тебя найдёт, пеняй на себя. На другой день к вечеру снова поехал Йоница на выгон. Едет он, едет и по дороге встречает хромого зайца: ковыляет косой, лапу волочит. Йоница прицелился было в него из лука, а заяц и говорит: — Не тронь меня, лучше перевяжи мне лапу, а я тебе ещё пригожусь. Йоница лапу ему перевязал и отпустил зайца. Приехали на выгон, Йоница снова с кобылицы не слезает, а чтобы сон его не сморил, взял он колючих репьёв и насовал себе за ворот. Да сон явился, как нежданный гость, сомкнул ему очи. Скинула его кобылица, обернулась зайцем и умчалась в лес. Проснулся Йоница, видит — нет кобылицы, стал он плакать да причитать на всё поле, на всё раздолье. Тут прискакал к нему хромой заяц и говорит: — Не плачь, не горюй, мы её тебе вмиг пригоним. Собрал заяц всех собратьев, стали они промеж себя чужака искать — и нашли по зубам, зубы-то у того лошадиные были. Стали они зайца-чужака щипать да кусать, из лесу гнать. А Йоница уже стоит-дожидается. — Не велю тебе быть зайцем, велю снова быть кобылицею! Огрел он зайца уздечкой, сделался заяц снова кобылицей, оседлал её Йоница и в мгновение ока примчался к бабе-яге. А баба-яга сидит, воду в котле кипятит, ждёт: вот Йоница вернётся без кобылицы — она живьём его в котле и сварит. Как завидела молодца верхом, от злости чуть не лопнула, однако язык прикусила, Йонице слова не сказала. Бросилась к кобылице и ну её калёной железной плёткой охаживать, пока сама не притомилась, а потом снова ей наказала схорониться от Йоницы, чтобы тот её не сыскал. На третий день к вечеру снова поехал Йоница на выгон и снова заснул верхом, словно кто его околдовал. А кобылица на сей раз обернулась древним дубом в лесной чаще и корни пустила как раз в том месте, где прикорнул хромой зайчишка, спугнула его с насиженного места. Проснулся Йоница — ищи-свищи кобылицу. Он и раньше убивался, а теперь и вовсе голову повесил. От бабы-яги мудрено живым уйти. Да ведь друзья в беде не оставят. Приходят к Йонице царь-птица и хромой заяц и говорят ему: — Не бойся ты ничего! Возьми свой посох да ударь по каждому дереву в лесу, тогда и найдёшь кобылицу. Послушался Йоница. Как дошёл черёд до древнего дуба, тот зашумел, зашатался, а Йоница говорит: — Не велю тебе быть дубом, велю быть кобылицей! Стал дуб кобылицей, оседлал её молодец и поскакал домой. Как увидела их баба-яга, зубами заскрежетала, так что они у неё покосились-покривились, да делать нечего. Год исполнился. Говорит Йоница: — Довольна ты моей службой? — Куда как довольна,— ворчит баба-яга.— Что ж, пошли в конюшню, выберешь себе коня, как уговор был. Только поешь сперва, оголодал небось. Йоница принялся за еду, а тем временем подлетела к окошку царь-птица и шепнула ему: — Коня выбирай самого невидного. Пошли Йоница с бабой-ягой в конюшню, стала она ему коней показывать. Каких тут только не было: и гнедые, и буланые, и каурые. Выбирай любого. А в дальнем углу стояла шелудивая кляча, смотреть стыдно. — Возьму вот эту, пожалуй,— говорит Йоница. — Да на что тебе такая лядащая,— говорит баба-яга,— выбирай себе доброго коня. Но Йоница упёрся, стоит на своём, пришлось бабе-яге отдать ему клячу. Распростился он с бабой-ягой и повёл клячу за ворота. А она еле-еле плетётся, спотыкается. Но только со двора вышли, что за чудо — послышалось богатырское ржанье, и превратилась кляча в чудного коня, хоть в поднебесье лети. Четырнадцать селезёнок было у того коня, мог он без роздыха день и ночь скакать. Вскочил на коня Йоница, только про Иляну Косынзяну подумал, глядь — а он уже у дворца, где Змей живёт. Иляна как раз по воду шла к колодцу, увидала Йоницу, сразу его признала, на шею бросилась. Тотчас сели они на коня и понеслись. Змей мигом об этом проведал, оседлал своего коня и во весь опор пустился за ними в погоню. Только куда ему за богатырским конём угнаться! Видит Змей — дело худо, стал он кричать коню Йоницы, чтобы тот хозяина на землю сбросил, а за то, мол, будет он его в молоке купать и кормить овсом да сахаром. Не сплошал Йоница, крикнул змеиному коню, что будет кормить его одним клевером да в росе купать. Змеиный конь как это услышал, мигом сбросил с себя Змея, расшиб его о землю и копытами растоптал. Пересел тогда Йоница на змеиного коня, Иляна на богатырском осталась, и поехали они за тридевять земель, к Иляне во дворец. Тут устроили они пир на весь мир, все феи из Чудо-озера на тот пир пришли, пели, плясали, устали не знали. И стали Йоница с Иляной Косынзяной жить-поживать, и по сей день живут, коли не умерли.
RO_Mashka: Эль4ик пишет: РОМАШКА Эль4ик , это про меня, да?
Эль4ик: Румынская сказка - Лекарь Тодераш Жил-был, сказывают, бедняк, и было у него три сына. Как старших величали, не помню, а меньшого звали Тоадер или попросту Тодераш. Выросли сыновья, возмужали, стали на охоту ходить, да так пристрастились, что дома их не удержишь, день-деньской по лесам пропадают. Вот однажды случилось им в лесу заночевать. Сошли они с дороги, развели костёр под большим деревом, стали ужинать да совет держать. И порешили, что двое спать лягут, а один станет при дороге дозором. А то не ровен час: пройдёт мимо недобрый человек, на них, на спящих, нападёт, ружья отберёт. Сказано — сделано. Двое младших спать легли, а старший зарядил ружьё и отправился в дозор. Стоит он, стоит и ровно в полночь слышит — колёса стучат. Луна светит ярко, и видно — едет четвёрка вороных, бричку везёт. — Стой, кто там? — кричит старший брат. Только из брички никто ему не отвечает. Во второй раз кричит — опять нет ответа. В третий раз кричит старший брат: — Стой, не то курок спущу! И в ответ слышит: — Погоди, не стреляй. Подъедем — остановимся. Не стал он стрелять. Поравнялась с ним бричка и стала. В ней двое сидят. Один подал парню охотничий рог с такими словами: — Возьми этот рог. Коли придётся тебе худо — потруби в него, и соберётся вокруг тебя рать несметная, земля ходуном заходит. А в другой конец дунешь — и нет никого. Сказал, лошадей стегнул, укатила бричка. А старший брат решил рог испытать: в один конец дунул — откуда ни возьмись, появилась рать несметная. В другой дунул — словно никого и не было. Как стало светать, разбудил он братьев и спрашивает: — Крепко ли, братцы, спали-почивали? — Крепко спали, братец. А ты не видал, не слыхал ли чего? Или тебя тоже сон сморил? — Где это видано, чтобы дозорный уснул? Я глаз не сомкнул, ничего не видал, ничего не слыхал. Разожгли костёр, поджарили зайчатины, перекусили и в путь отправились. Целый день проплутали, думали из лесу выйти. А к вечеру — что за чудеса — оказались на том же месте, откуда утром ушли. Делать нечего, пришлось опять на ночлег устраиваться. Костёр развели, поужинали и решили снова дозор выставить. Настал черёд среднего брата. Он ружьё зарядил, трубку табаком набил, чтобы сон отгонять, и встал при дороге. Луна с неба светит — хоть деньги считай, коли водятся. До полуночи всё было тихо. А ровно в полночь застучали колёса и показалась бричка, запряжённая четвёркой вороных. — Стой, кто там? — кричит средний брат. А ответа не слышит. Во второй раз крикнул — молчат. Кричит он в третий раз: — Стой, курок спущу! — Погоди, не стреляй! — отвечают из брички.— Подъедем — остановимся. Он не стал стрелять. Подъехали двое в бричке, и один протянул парню тугой кошелёк. — Возьми,— говорит.— Кошелёк этот не простой. Из него сколько ни бери, всё не вычерпаешь. Дали кошелёк и были таковы. А средний брат думает — нет ли здесь обману? Вытряхнул горсть золотых — глядит, а кошелёк снова набит доверху. То-то было парню радости. Как стало рассветать, разбудил он братьев, велел завтрак готовить: он-де ночь не спал, от голода живот подвело. — Ты, может, что видал? — спрашивают братья. — Да нет, не привелось. Хоть я всю ночь глаза таращил, заснуть боялся. Самое время поесть и в дорогу пуститься. Может, выберемся нынче из чащобы. Сказано — сделано. Костёр развели, мясо на углях испекли, наелись досыта и пошли напрямик по лесу — просвета искать. Идут они, идут, а вокруг всё глуше, всё темнее. И под вечер снова они на том же зачарованном месте очутились. Снова развели костёр, ужин затеяли. После старшие братья спать улеглись, а младший, Тодераш, пошёл в караул, его черёд наступил. До самой полуночи простоял у дороги, трубкой попыхивал. Ровно в полночь стук раздался. Тодераш ружьё взял наизготовку, глаза навострил, видит: едет бричка, запряжённая четвёркой вороных. — Стой, кто там? — окликает Тодераш. И, не дождавшись ответа, ещё раз голос подаёт. А бричка всё ближе. Взвёл Тодераш курок и кричит в последний раз: — Стой, а не то курок спущу! А ему в ответ: — Погоди, не стреляй. Подъедем — остановимся. Не стал Тодераш стрелять. А бричка и вправду подъехала к нему и остановилась. В бричке — двое сидят. Один подаёт Тодерашу шляпу и говорит: — За то, что ты нас послушался, стрелять не стал, возьми себе эту шляпу. Она не простая: надень её, скажи «Гоп! Гоп!», и она невидимкой тебя сделает и куда хочешь перенесёт, хоть за царский стол. Можешь с царём и с вельможами рядом сесть, пить, есть, и никто тебя не заметит. Сказал — и стегнул лошадей. А Тодераш стоит — глазам не верит. Вот нахлобучил он шляпу на голову и говорит: — Гоп! Гоп! Хочу к царю на угощенье! Глазом моргнуть не успел — а он уже в царской трапезной. Пир идёт горой: приехали к царю сваты, его дочь сватать. Тодераш тоже за стол сел, стал пить, есть да по сторонам глазеть, благо его-то ни одна душа не видела. Царевна парню приглянулась, писаная красавица. Только больно строптивая. Возьми да объяви сватам: за того только она замуж пойдёт, кто с ней в карты играть сядет и не проиграется. Тодераш слушал да на ус мотал. Наелся, напился и молвит: — Гоп! Гоп! Хочу обратно к братьям! И тотчас в лесу очутился. Как рассвело, разбудил Тодераш братьев. — Не видал ли чего ночью г1 спрашивают они его. — Нет, всё тихо-спокойно было,— отвечает Тодераш. Пошли братья по лесу, плутали-плутали, наконец в какое-то село вышли. Там старшие братья нашли себе невест, поженились, стали своим домом жить. Один Тодераш в холостяках остался. И решили братья друг другу открыться: показать, что каждый из них от неведомых проезжих в подарок получил. Похвастались, а Тодераш и говорит среднему брату: — У тебя, братец, жена есть, а у меня нет. А царская дочь, я слыхал, за того замуж пойдёт, кто с ней в карты на деньги играть станет и не проиграется. Давай меняться: ты мне кошелёк, я тебе — шляпу. С твоим кошельком разориться мудрено. Женюсь на царевне, вас обоих в генералы произведу. Ударили по рукам. Отдал Тодераш свою шляпу, взял кошелёк и отправился в город к царю. Купил себе в лавке платье, какое богатею подобает, и пошёл царёву дочь сватать. Поглядела царевна на Тодераша и говорит: — Всем ты взял, добрый молодец, как я погляжу, да только дала я зарок замуж пойти за того, кто со мной в карты будет играть и не проиграется. — Идёт,— согласился Тодераш. Сели они играть. Три дня и три ночи не вставали. Выиграла царевна у Тодераша три бочки золотых монет, а у него в кошельке не убавилось. Смотрит царевна на кошелёк — диву даётся. Вот притомились они оба. Царевна и говорит: — Вот что, Тодераш, хватит, наигрались. Приглянулся ты мне, я за тебя и так пойду. Бросили они карты, стали пир пировать. Отведал Тодераш дорогих вин, захмелел с непривычки и уснул мёртвым сном. А царевна вытащила у него волшебный кошелёк и простым подменила. Проснулся Тодераш, а она ему и предлагает: — Сыграем ещё, Тодераш, может, своё золото отыграешь. Сели они играть, Тодераш и проигрался дотла: в простом кошельке много ли поместится? И выставила его царевна вон из дворца. Поплёлся Тодераш к старшему брату, рассказал, что да как, и попросил рог, чтобы царю погрозить — кошелёк воротить. Одолжил ему старший брат волшебный рог. Пришёл Тодераш к царскому дворцу, дунул в рог — откуда ни возьмись, собралась рать несметная, затеяла битву с царёвым войском. Перепугался царь и говорит: — Знаешь что, Тодераш, давай мириться: ты свою рать уведёшь, мою дочь в жёны возьмёшь. Поверил Тодераш царю на слово. Дунул в рог с другого конца, рати как не бывало. Ввели Тодераша во дворец, как гостя дорогого. Сейчас, говорят, попа приведём, венчание устроим. А Тодераш и уши развесил. Сидит, ест, пьёт, попа дожидается. Ну, и выпил больше, чем жениху положено, его сон и повалил. А царь тем временем подменил волшебный рог на простой. Разбудил Тодераша и говорит: — Ишь, зять какой мне выискался. Убирайся восвояси, пока цел. Разозлился Тодераш, схватил рог и ну в него трубить. Да только всё напрасно: рог-то был подменённый. Стал тогда Тодераш царя просить-умолять: не надо, дескать, ему в жёны царской дочери, пусть только вернут ему рог и кошелёк. А его и слушать не стали, выгнали из дворца, да ещё и собак натравили, еле ноги унёс. Идёт Тодераш по дороге, обида его разбирает, идёт он и голову ломает, как бы обидчиков проучить. И приходит к среднему брату. Всё брату рассказал, как было, и выпросил свою шляпу: пойду, говорит, попытаю счастья, может, отобью ваши подарки. Получил шляпу, на голову нахлобучил и произнёс: — Гоп! Гоп! Хочу быть в царских палатах, у царя и у царевны за трапезой. И в мгновение ока очутился за столом у царя. Ест-пьёт невидимкой, а потом как сдёрнет с себя шляпу. Глядят все на Тодераша — это ещё кто такой да откуда? А Тодераш — шляпу на голову и снова невидимкой стал. Посидел рядом с царевной, разных яств поотведал, а потом царевну крепко обнял и говорит: — Гоп! Гоп! Хочу быть с царской дочерью в дремучем лесу, где я с братьями плутал. Царевна и крикнуть не успела, как оказались они на лесной поляне, на траве-мураве. Сдёрнул Тодераш шляпу, признала его царевна и прикинулась, будто рада. — Чудной ты, Тодераш! — говорит.— Что же ты меня сразу не увёз? Я же хотела за тебя пойти, да отец с матерью противились. Вот пусть теперь поплачут. Заживём мы с тобой в лесу, я тебя научу, как кошелёк и рог вернуть, как обидчиков проучить. Ластится к нему царевна, приговаривает: — Вот бедовый, вот молодец, сумел своего добиться! А Тодераш и размяк. — Давно бы,— говорит,— тебя умыкнул, будь у меня эта шляпа. Её наденешь — невидимкой станешь. А стоит сказать: «Гоп! Гоп! Хочу быть там-то и там-то!» — вмиг куда хочешь перенесёшься. Сказал — а царевне только того и надо. Стала она его нежить да голубить, пока Тодераша сон не сморил. Тогда надела она его шляпу на себя и говорит: — Гоп! Гоп! Хочу быть в отцовских палатах! И впрямь очутилась у себя во дворце, а Тодераш на поляне спать остался. Вот проснулся он, хватился — нет ни царевны, ни шляпы. Что тут делать? К братьям стыдно на глаза показаться, раз их подарки из рук упустил. И пошёл Тодераш по лесу куда глаза глядят. Впору хищному зверю на растерзанье себя отдать — так ему свет не мил сделался. Вот бродит он, бродит по лесу, жажда его донимает, голод мучает,— и выходит к раскидистой яблоне, яблоки на ней — с кулак величиной, румяные, налитые, так в рот и просятся. Сорвал Тодераш сразу два яблока, съел, и вдруг выросли у него на голове рога, тяжёлые, витые, как у вола. «Ну и ну! — думает Тодераш.— Так мне и надо. Попали мне чудные дары, а я их из рук выпустил, за царской дочерью погнался. Бодайся теперь, дурья башка, вот тебе царская дочь!» Не стал он больше заколдованные яблоки рвать, побрёл прочь. Только отошёл, глядит — грушевое дерево, на ветках груши величиной с гусиное яйцо, золотистые, с румяными бочками. Хочется Тодерашу и есть, и пить, а попробовать грушу — боязно. Потом рукой махнул. «Эх, чему бывать, того не миновать». Сорвал грушу и съел. Смотрит: один рог у него отвалился. Поблагодарил он судьбу, съел вторую, не стало у него и второго рога. Стал тут Тодераш думу думать. И надумал. Вернулся к яблоне, нарвал яблок, сколько мог унести, и про груши не забыл. Потом стал дорогу искать и скоро из лесу вышел. Добрался до города, а народ как раз из церкви идёт. Разложил Тодераш яблоки, народ вокруг него столпился, как на ярмарке. Таких дивных яблок отродясь никто не видывал. Спрашивают его люди, что он за них просит, а Тодераш и отвечает: — Четыре сотни за яблоко. Люди подивились: за такую цену можно пару волов купить. Дошла молва о чудесных дорогих яблоках до царского дворца. Царевна не утерпела, дала служанке денег и наказала купить четыре яблока: отцу с матерью по одному, а пару — себе. Принесла служанка царевне яблоки. Дала она по яблоку отцу с матерью, себе два взяла и ушла на свою половину. Царь яблоко съел — и вырос у него на лбу рог. Царица яблоко съела — и тоже рог на лбу получила. А царевна — лакомка, как все девицы,— сразу два яблока умяла, и выросли у неё настоящие воловьи рога. Только сразу не заметили ни царь, ни царица, ни царевна, что с ними стало. Вот собрались они все к обеду, глянули друг на дружку и обмерли. — Папенька,— говорит царевна,— что это у вас рог на лбу? И у маменьки тоже. Так и ахнули царь с царицей. — А у тебя, доченька, не один, а два! — говорят. Созвали они лекарей со всего света, каких только снадобий не испробовали, ничего рога не берёт. А Тодераш на деньги, что за яблоки выручил, купил в лавке лекарское платье, шляпу, здоровенную, как ведро, да чёрные очки. Нацепил всё на себя и пошёл вразвалочку — чистый лекарь. Приходит он к царскому дворцу. — Ты кто таков? — спрашивает его привратник.— И зачем явился? — Я лекарь, лечу от рогов. Хочу царю представиться. — В добрый час тебя принесло,— говорит привратник.— У царя-то как раз рог вырос. И пропустил Тодераша во дворец. Царь обрадовался. — Хорошо, что ты пришёл,— молвит.— Видишь, какая беда: у меня рог вырос ни с того ни с сего. И у царицы тоже. А у дочки нашей — сразу два. Нам-то с царицей что, мы своё пожили. А дочку жалко. К ней сватов засылать перестали. Возьмёшься нас исцелить — ничего для тебя не пожалею. — Возьмусь, а как же,— отвечает Тодераш. Достал он склянку с мазью и грушу. — Отведай грушу, царь-государь, пока я над рогом хлопотать буду! Царь грушу ест, а Тодераш притворяется, что он рог мазью намазывает. Съел царь грушу, Тодераш взялся за рог, тот у него в руках и остался. Царь себя не помнит от радости, наградил Тодераша кошельком золота и повёл к царице. Тодераш и царицу так же вылечил, ещё один кошелёк получил. Настал черёд царевны. Тодераш говорит: — С барышней, мои милые, дело посерьёзней будет, рогов-то пара, да ещё таких увесистых. Исцелить-то я её исцелю, но так скоро не управлюсь. Оставьте-ка нас вдвоём и раньше, чем через час, не заходите. Рога сперва подпилить придётся, царевне больно будет, станет она кричать, вас звать, а вы послушайте меня, не входите, если хотите, чтобы ваша дочка опять такой стала, как была. — Тебе виднее,— отвечают царь с царицей. А царевна сидит — рада-радёшенька, что такой учёный лекарь нашёлся, родителей исцелил и её за час вылечит. Вот остались они одни, вынул Тодераш из кармана верёвку, привязал царевну к лавке и ну её плёткой охаживать. Она голосит-надрывается, а он знай её плёткой лечит. Час миновал, входят царь с царицей. — Ты что делаешь, господин лекарь? Этак ты её покалечишь! — Нет, царь-государь, это ей наука. Где мой охотничий рог, кошелёк да шляпа, что вы хитростью у меня выманили? Отдайте добром, не то и вам достанется. — Развяжи её, исцели, всё тебе вернём,— взмолились царь с царицей. Развязал Тодераш верёвку. Царевна сей же миг достала из ларя рог, кошелёк и шляпу. А взамен две груши получила. Забрал своё добро Тодераш и, не простясь, нахлобучил шляпу и молвил: — Гоп! Гоп! Хочу к родным братьям! И вмиг у братьев очутился. Вернул он им волшебные подарки и про все свои злоключения рассказал — точно так же, как я вам сейчас. Что с ним дальше стало — женился он или нет,— не знаю. Знаю только, что на царских дочек он больше не зарился. Верно, и поныне живёт, коли не помер.
Hora: Петру-пепел Жил-был на свете, люди добрые, жил-был на свете бедный-пребедный человек, и было у него шестеро детей, потому что у бедняка всегда много детей. Так вот, росли у него эти шестеро детей, и все наперебой кричали: "Отец, дай мамалыги! Отец, дай мамалыги!" И от эдакой напасти хотелось иной раз бедняге бежать куда глаза глядят. Перебивался наш бедняга с грехом пополам, пока не оперились дети, пока не набрались они ума-разума, и тогда попросил он у старосты дозволения выгородить кусок из общей земли. Хотелось ему посадить немного кукурузы, картофеля, луку грядку-другую, а может, и еще чего-чтобы прокормиться. И трудились его сыновья до седьмого пота, потому что земля была знатная и давала урожай сказочный. Радовался бедняк трудолюбию своих сыновей - были они ловкие, проворные, как муравьи; только самый младший, Петру, до того был нерадивый да ленивый, что просто беда. День-деньской сидел он в запечном углу у кучи пепла, все жевал угольки. Первые три года росли у них на огороде кукуруза, тыква, конопля, лук, салат да картофель, а на четвертый год посеяли они клевер, потому что завелась у них коровенка с двумя телочками и понадобился зеленый корм. И вырос тот клевер на диво - любо-дорого смотреть: расстилался он зеленым ковром, а когда дул ветер, волны пробегали по нему, точно по глади озера. Что ни день, приходил хозяин полюбоваться на свой клевер да подстеречь его - ведь такой красоты не было во всей округе. Однажды видит он - вытоптан его клевер, да так, будто по нему скакала лошадь. Тогда надумал бедняк послать в поле старшего сына и строго наказал ему не спать всю ночь, сторожить клевер и непременно изловить ворога и злодея. Выслушал сын наказ своего родителя отправился в поле и решил, как наказал отец, не смыкать глаз всю ночь; да только на рассвете стало его клонить в сон, разобрала его истома, и не заметил он, как уснул. Солнце поднялось уже высоко, а он все спал; заждался его отец и затревожился -уж не случилось ли чего. Отправился посмотреть; приходит в поле и видит: спит его сын крепким сном, а клевер весь вытоптан. Не иначе как резвился на нем целый табун коней. Опечалился отец, закручинился, осерчал на сына, стал его бранить да поколачивать, приговаривая: -Ах ты, сонная тетеря, ах ты, недотепа! Так вот каково на тебя надеяться! Ты только взгляни, бездельник, на клевер! Так-то ты его охраняешь! Горе мне с вами! Пока растил вас - мыкался, так теперь полагал, вы мне помощники, а глядите, какая от вас помощь: и ночи не можешь ты прободрствовать, раззява, лодырь несчастный! На другую ночь послал этот человек второго сына, потом -третьего, и так по очереди посылал он всех своих детей; только здесь, видно, не обошлось без ворожбы: ни один из сыновей не мог укараулить поле - все к утру засыпали, и тут-то нечистый приводил того самого, кто вытаптывал клевер. Сердился отец, ругал сыновей ругательски, да все без толку: они и сами бы рады не уснуть, но сон подкрадывался лютым разбойником и одолевал их - не было с ним никакого сладу. Пришла очередь Петру сторожить клевер. Вылез он из своего запечного угла, подошел к матери и говорит: -Слышь, матушка? Замеси мне лепешку из пепла, и вот увидишь, как посмеюсь я над своими братьями, даром что они кичливые да ученые. - Помолчи, дурак! - осерчал отец. - Какой нечистый будет ночью есть твой пепел? Или ты думаешь, ты лучше своих братьев? -Обещаю тебе, батюшка, устеречь клевер, дозволь ты мне только покараулить хоть одну ночку. - Будь по-твоему! - сказал отец. - Знай только: коли не найдешь ты злодея, что топчет клевер, не придется тебе больше торчать в запечном углу. Замесила мать лепешку из пепла, положил Петру-Пепел (так прозвали его люди) ее в котомку и, когда зашло солнце, отправился в поле. Всю ночь караулил Петру клевер; только как стала заниматься заря, подул теплый дурманный ветер, коснулся он век Петру-Пепла, и стали у него глаза сами собой закрываться. Но Петру не сдавался; как понял он, что сон вот-вот его сморит, добрался до колючих кустов, что росли по краю поля, сорвал несколько колючек и положил их возле себя; едва начнет его клонить в сон, уколет он себя колючкой, тут и проснется. Под утро, когда время близилось к рассвету, спустились на поле три коня, что три горы, и принялись резвиться на клевере. Изловчился тут Петру-Пепел и поймал всех трех. А были это кони не простые, а колдовские, и дышали они теплым, сонным ветром; однако стоило на них глянуть, как становились они кроткими, словно овечки, и тут бери их хоть голыми руками. Когда поймал их Петру, то вознамерился он увести их к отцу, а кони и молвят: -Смилуйся над нами, Петру, отпусти нас подобру-поздорову, мы и так уже припозднились; да и то сказать, какой тебе от нас прок, ведь мы кони не простые, а волшебные, а коли отпустишь ты нас на волю, глядишь, мы тебе и пригодимся. Не стал с ними спорить Петру, обещал их опустить подобру-поздорову, и тут дал ему первый конь уздечку медную, второй - серебряную, а третий - золотую, и молвили они такие слова: - Коли будет у тебя нужда или горе, стоит тебе тряхнуть уздечкой, и мы вмиг перед тобой предстанем и тебе поможем. Только смотри, никому про нас не сказывай. И кони исчезли, точно их и не было вовсе, а Петру спрятал уздечки за пазуху и воротился восвояси. Отцу же сказал, чтобы больше не тревожился, будет теперь клевер в целости и сохранности. И опять уселся Петру в свой запечный угол, а братья по-прежнему работали; и так как работали они не покладая рук, то пошло у них дело на лад и нажили они кой-какое добро. В те поры разлетелась по стране весть, что царь, чуя приближение смертного часа, ищет жениха для своей дочери и что откажет он ему трон и все царство. И отдан был приказ, чтобы собрались в стольном городе все юноши, а царевна сама выберет из них жениха. И еще было сказано, что царевна будет восседать на площади с короной в руке, а все юноши должны проскакать мимо, и тот, кто сумеет выбить саблей из рук ее корону три раза подряд, и будет царским зятем. В те времена брали в мужья не по чинам, каждый бедняк мог стать царю зятем, коли сам он и его подвиги придутся по вкусу царской дочери. Потому что ценили человека за смекалку, ловкость и храбрость, а не за богатства да имения. Вот почему и призвал царь не одних королевичей да царевичей, но и крестьянских сыновей, чтобы прибыли они все на состязание и могла б его дочь выбрать из них самого достойного. И съехалось туда - мама родная! - как на большую ярмарку, народу видимо-невидимо, слетелись юноши со всего света: царевичи, королевичи, принцы, господские и крестьянские дети, и наряжены они были один другого краше, а кони под ними были один другого резвее и будто дышали огнем-пламенем. Немудрено, что все юноши искали руки царской дочери: была она так прекрасна, что не вздумать, не взгадать, только в сказке сказать, и царство наследовала огромное, а богатства несчетные, потому что была она одна дочь у родителей. Услыхал про это Петру-Пепел, и подите же, и он туда же. Вылез из своего запечного угла и, мил человек, тоже решил отправиться показать свою доблесть перед царской дочерью и завоевать ее сердце. Чем черт не шутит! Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь; самая грязная свинья иной раз сожрет лучшую грушу. Видит он, братья сами поехали искать руки царской дочери, а его не позвали, и, не долго думая, вышел за околицу, вынул медную уздечку, тряхнул ею три раза, и явился к нему конь красный, как медь огненная, резвый, как арабский скакун, и спросил тот конь Петру-Пепла: -Что прикажешь, повелитель? - Отвези меня к царской дочери, чтобы пронесся я перед нею, как молния, выбил из рук ее корону и завоевал бы ее сердце. -Ладно, повелитель,-молвил конь,- но прежде облачись вот в эти одежды парадные да опоясайся саблей, а все остальное уж моя забота. Облачился Петру-Пепел в одежды парадные, какие конь привез ему, опоясался саблею и стал совсем неузнаваемым - теперь и родной брат не признал бы его. Сверкали те одежды, сабля и шпоры багряной медью, полыхали, точно языки пламени, а лицо его светилось лучами заходящего солнца. Вот каким стал Петру-Пепел, и ретивый конь принес его в город, где собрались другие юноши. Да, позабыл я рассказать вам, что, как Петру-Пепел мчался на своем коне в город, повстречались ему его братья: телега у них завязла в грязи и лошаденки никак не могли ее вытащить. Петру-Пепел как завидел их, сразу узнал, а они его не признали, сняли шапки, должно быть, подумали, царевич какой скачет - уж больно он был видный да разодетый. - Что, Павел, Иоан, Гицэ, Дэнилэ и Еремие, не могут Лила с Фане вытащить вас из грязи? - спросил он братьев. - Нет, твое величество, - ответили братья, удивляясь, откуда он знает их имена, - не под силу лошадям нас вывезти: хилые они, куда уж им! - Что ж вы не взяли с собой братца Петру? Он телегу бы подтолкнул да из грязи вас бы и вытащил. - Ну его к Богу, твое величество, не достоин он того, чтобы имя его поминать. - Вы так думаете? Так знайте же, что не кто иной, как Петру-Пепел, вытащит вас из грязи. Как дунул конь Петру-Пепла, так подтолкнул телегу братьев вместе с их лошаденками далеко вперед. Подивились братья словам незнакомца. По речам своим похож он был на Петру-Пепла, только разве могло такое случиться? Знали они, что Петру-Пепел сиднем сидит в своем запечном углу, откуда ж ему взять такую одежду и такого коня? Не мог это быть их брат Петру, не мог, да и все тут. Так говорили дорогой между собой братья, а Петру тем временем уже прибыл в царский стольный град. Людей с разных сторон в город съехалось великое множество. И все дивились, на Петру глядючи: какого это царя сын?! Одни говорили, что царя Красного, другие, что Зеленого, третьи - будто Желтого; а королевские сыновья смотрели на него волком, потому что был он всех сильнее и краше и зарился на их счастье. Но вдруг затрубили трубы, и началась потеха. Царевна поднялась на помост из красного мрамора; одета она была в золотые одежды, драгоценные каменья сияли на ней, как солнце; восседала царевна на золотом троне и держала в руке царскую корону: те, кто бились за эту корону, проносились мимо трона ласточками и пытались саблей выбить ее из рук царевны. Только кто ударит по короне саблей, у того сабля ломается, а корона и не шелохнется. По прошествии нескольких часов лежала у ног царевны целая гора сабель. И все, кто там был, дивились, почему это юноша в медно-красных одеждах не пробует счастья. Наконец пришел черед и Петру-Пепла; пришпорил он своего коня и молнией пронесся мимо царевны как раз под той ее рукою, в которой держала она корону, и ударил саблей по короне с такою силой, что корона чуть не улетела в запечный угол. Тут все захлопали от радости, а царь устроил пир великий и повелел всем через три дня съехаться снова и снова попытать счастья, чтобы отыскать такого витязя, который три раза подряд выбьет из рук царевны корону. На пиру только и разговору было что о юноше в медных доспехах. Потом, кто жил поближе, воротились восвояси, а кто подальше - там остались. Воротился и наш Петру к себе домой, вернее сказать, в свой запечный угол. А как вернулись домой его братья, принялись они рассказывать, что видели. Петру все слушал да помалкивал. Только когда повели они разговор о том, как завязли в болоте и как явился какой-то разодетый господин и вытащил их из грязи, Петру в своем запечном углу давай смеяться и говорит: - Видал я, как конь того господина только дунул и подтолкнул вас с вашей телегой далеко вперед. - Да откуда ты-то знаешь, бездельник? - спросили его братья. - Откуда ты знаешь? - Откуда? А я влез на курятник и видел все лучше вас. Еще рассказали братья, как состязались королевичи да царевичи, как старались они выбить корону из рук золотоволосой царевны, Но кто ударял корону саблей, у того сабля ломалась, а корона и не шевелилась. А напоследок явился господин - тот самый, что вытащил их из грязи, - и как ударил саблей по короне, так полетела она у всех над головами бог весть куда. - И я видел того господина, - сказал Петру-Пепел, - одежды на нем были медно-красные, а на коне его доспехи медные, горели они, словно полымя; с нашего курятника все было видно! Братья, по обыкновению, ну бранить его и от злости сломали курятник, чтобы Петру не было повадно над ними потешаться, говорить, будто он видел с курятника все лучше их. На третий день, как было назначено, братья опять впрягли лошадей в телегу - и в путь: лошадей не жалей, был бы кнут потяжелей. Как уехали они, Петру-Пепел вышел из своего запечного угла и тоже отправился в путь-дорогу. Дошел он до околицы, вынул из-за пазухи серебряную уздечку, тряхнул ею три раза - мигом явился ему могучий серебряный конь-красавец; привез он Петру одежды, саблю и кольчугу серебряные; не успел надеть их Петру, конь, как вихрь, домчал его до царского стольного града. Собралось там народу тьма-тьмущая - больше, чем прежде. Королевичи да принцы, все в шелках да в золоте, и кони их били копытами и кусали удила, от нетерпения. Но вот прискакал Петру, и был он всех краше. Королевичи да принцы ему завидовали, знали, что все равно он выйдет победителем. Тут началось состязание. Петру снова остался последним. И как в прошлый раз, кто ударит саблей по короне, у того сабля на куски разлетается, а корона и не шелохнется. Но когда пришел черед Петру, он так ударил саблей, что посыпались искры и полетела корона далеко-далеко. Весь народ дивился его красоте и доблести, и его сразу прозвали Красным королем. А царь пожаловал ему грамоту, как и в прошлый раз, и приказал всем явиться через три дня, чтобы снова померяться силами, и тогда уж будет объявлен победитель. Разъехался весь народ, а Петру-Пепел, Красный король, вернулся в свой запечный угол, стал ждать, когда будет и на его улице праздник. Как воротились домой его братья, начали они рассказывать, что видели, а Петру-Пепел объявил, что все лучше их знает; и как стал он им говорить, братья только рот разинули: говорил он, словно по писаному. Тут спросили его братья: откуда он все знает? А он им: - Известно откуда! Влез я на свинарник и все увидел, а ежели бы не видел, то не стал бы и сказывать. Рассердились братья, что он знает все лучше их, хоть сам и не бывал на игрищах, и сломали свинарник, с которого Петру будто бы все видел. Наконец на третий день отправились братья в царский стольный град, а Петру, как они уехали, вылез из своего угла, тряхнул золотой уздечкой, и явился тут чудесный золотой конь, повод и седло у него были из чистого золота, одежды, саблю, кольчугу и шпоры он привез тоже золотые. И когда надел их Петру и сел на коня, то можно было подумать, что он не иначе как сын солнца - так сверкал он сам, и конь, и его доспехи. На этот раз собралось народу и того больше, и все искали Красного короля, который в первый раз был в медных доспехах, а во второй - в серебряных; потому что знал народ: он один сможет выбить корону из рук царской дочери. Только и разговоров было что про Красного короля, и завидели его люди еще издали, потому что сияли его доспехи, точно красное солнышко. Не успели оглянуться, а он уж на площади. Все стали хлопать ему и кричать: "Да здравствует Красный король!" Только сын Черного царя на него злобился: уж очень он любил царевну и, как говорят, поклялся, что отдаст все отцовское государство за руку этой красавицы. Но царевна и не смотрела в его сторону, потому что искала себе жениха красивого и храброго; а сын Черного царя ничем не взял; ни красоты в нем не было, ни храбрости - не мудрено, что он злобился. А когда начались игрища, Петру снова остался последним, чтобы люди не говорили, будто он задается; он и вовсе бы не стал пытать своего счастья, но узнал народ, что царевне никто не мил, стали люди кричать: - Позовите Красного короля! Пускай Красный король покажет свою силу! Не уйдем мы, пока он сюда не явится! Тут уж Петру волей-неволей пришлось попытать свое счастье. А царевна как взглянула на него, так и влюбилась; и он в нее влюбился; подошел он к ней, она надела корону ему на голову, поклонилась ему, взяла его за руку и сказала, что любит его и что он ее суженый. Потом царь-отец дал им свое благословение, и устроили царский пир, и всех, кто там был, царь пригласил к себе в гости. А Петру призвал братьев и отца, отвел их в отдельные покои и сказал им: - Я, Петру-Пепел, ваш брат и ваш, батюшка, сын. Повезло мне тогда, что я пошел стеречь клевер: кони, которые топтали наше поле, принесли счастье и мне и вам. И тут братья упали перед ним на колени, стали молить его о прощении, а он их всех поцеловал и привел с собой во дворец. И пировал весь народ целую неделю, все радовались, а особенно радовалась царевна, что достался ей в мужья такой красавец. Царь же, так как был он стар, посадил на трон своего зятя, Красного короля, и тот правил милостиво и мудро долгие годы, а коли не помер, то и сейчас живет.
Юлька: "Звезда" Сказочного Таро Фея Утренней Зари Румынская сказка То, о чем я сейчас расскажу, и вправду случилось на земле в стародавние времена. А не случись оно - то не было бы и моего рассказа. Жил как-то на свете великий и могущественный император, и под рукой его собралось столько земель, что никто и не знал, где они начинаются, а где заканчиваются. Но если никто из живущих не знал пределов его царства, то не было на свете человека, который не ведал бы, что правый глаз императора всегда смеется, а из левого непрестанно катятся слезы. Некоторые придворные даже набирались храбрости спросить императора об этой его странности, но тот ничего не отвечал им: вражда между его правым и левым глазом оставалась тайной, и император хранил ее. У императора подрастали сыновья. И боже мой, что это были за сыновья! Все три - как ясные утренние звезды в небе. Флориан, самый старший, был настолько высок и широкоплеч, что во всей империи не сыскалось бы ему равных. Костан, второй сын, был совсем другим. Он был мал ростом, жилист, и у него были необыкновенно сильные руки. Петру, младший сын, был высок и строен, и больше походил обликом на девицу, нежели на мужчину. Он мало говорил, но любил смеяться и петь, петь и смеяться, с самого утра и до поздней ночи. Он редко бывал серьезным, но если такое случалось, то он умудрялся выглядеть достаточно серьезным и мудрым, и даже принимал участие в имперском совете вместе с отцом. "Ты уже совсем взрослый, Флориан", сказал как-то Петру своему брату. "Сходи и спроси отца, отчего же один его глаз всегда смеется, а другой всегда плачет". Но Флориан не захотел идти, он знал, что император всегда сильно гневается, если задать ему этот вопрос. Тогда Петру пошел к Костану, но тот тоже не захотел идти к отцу с вопросом. "Ну ладно. Если вы все боитесь идти, я и сам схожу", вымолвил Петру. Сказано - сделано; младший сын прямиком отправился в покои отца и задал ему вопрос. "Да чтоб ты ослеп!", закричал император. "Тебе-то что за дело до моих глаз?", и надрал Петру уши. Петру возвратился к братьям и все им рассказал, но с этого момента стал примечать, что левый глаз отца вроде бы стал плакать поменьше, а правый - смеяться побольше. "Интересно", подумал тогда Петру, "связано ли это как-нибудь с моим вопросом? Была не была, попробую спросить отца еще раз. Не переломлюсь же я от двух батюшкиных затрещин". И он еще раз пошел к отцу, и опять задал тот же вопрос, и отец опять надрал ему уши и выгнал, но с этого момента левый глаз императора плакал только изредка, а правый стал выглядеть на десять лет моложе. "Я угадал", думал Петру. "Но теперь я знаю, что делать. Буду задавать отцу этот вопрос и получать оплеухи до тех пор, пока оба его глаза не засмеются". Сказано - сделано. Петру всегда делал то, что решил сделать. В конце-концов император сказал: "Петру, любезный сын мой!", и оба его глаза смеялись. "Я вижу, ты уже многое обо мне понял. Что же, я расскажу тебе о тайне моих глаз. Мой правый глаз смеется и радуется, когда я вижу вас, трех моих сыновей, три сильных стройных дуба, что выросли от моего корня. Но мой левый глаз плачет, потому что я не знаю, сумеете ли вы удержать и сохранить мою империю после моей смерти, и сможете ли защитить земли, что достанутся вам во владения. Однако есть способ помочь мне: если вы, сыновья мои, принесете мне воду из источника Феи Утренней Зари, то я омою ею мои глаза, и уйдут тревоги, и оба моих глаза будут смеяться". Так сказал император, и Петру пошел к своим братьям. Они посоветовались, и решили, что надо отправляться в путь и добыть для отца воду того чудесного источника. Флориан, как самый старший, отправился в конюшню и выбрал самого лучшего, великолепного жеребца, оседлал его, взял с собой припасов на дорогу, и, обняв на прощание братьев, отправился в путь. "Я ухожу первым", сказал он своим братьям. "Но если я не вернусь ровно через один год, один месяц, одну неделю, один день и один час спустя с водой из источника Феи Утренней Зари, то ты, Костан, должен отправиться в путь и тоже попытать счастье". Так он сказал и выехал за ворота дворца. Три дня и три ночи скакал Флориан, не касаясь поводьев своего коня и не сдерживая его. Как крылатый дух летел он над долинами и горами, над реками и полями, над лесами и озерами, пока не достиг Флориан границ империи своего отца. Вдоль границы шел ров, такой широкий и глубокий, что не было никакой возможности перебраться через него, и через него вел один только мост. Въехал он на мост, но не удержался, и развернул коня, чтобы еще раз кинуть взгляд на родную сторону. Но когда вновь обернулся к дальним неведомым землям, дорогу ему заступил дракон, и облик его был ужасен. Три головы были обращены к Флориану, и пасти всех трех кошмарных морд были широко распахнуты - верхние челюсти затмевали небо, а нижние касались земли. Флориан так испугался страшного дракона, что побыстрее пришпорил коня и умчался куда глаза глядят - только бы подальше от чудища. Дракон же вздохнул, закрыл свои страшные пасти и исчез - и следа не осталось, и травинки не примялось. Прошла неделя, но Флориан не возвращался домой. Прошло и две, и не было от него никаких вестей. Через месяц Костан стал часто захаживать в конюшни и присматривать себе сильного коня. И вот минул год, и месяц, и неделя, и день и час, и Костан оседлал себе крепкого и быстрого жеребца, обнял младшего брата и попрощался с ним. "Если и я потерплю неудачу, то ты тоже, брат мой, жди год, и месяц, и неделю, и день, и час, и отправляйся на поиски", - сказал Костан и поехал по той же дороге, что и Флориан. Дракон сидел все там же, и у него уже было пять голов, и головы эти были еще ужаснее, чем раньше, и Костан тоже убоялся, и ускакал от моста даже еще быстрее, чем его брат. И не было никаких вестей, ни от Флориана, ни от Костана, и Петру остался один. "Я должен последовать за моими братьями, отец", сказал он однажды императору. "Если ты считаешь, что должен - иди", ответил ему отец. "И может статься, что ты сможешь то, что не смогли они". И он простился с Петру, а Петру оседлал коня и поехал к границам империи. Дракон на мосту стал еще кошмарнее, чем прежде, и было у него уже семь голов, одна страшнее другой. Петру на миг придержал коня, когда увидел чудовище на мосту, но все же он собрался с духом, подъехал поближе, и крикнул дракону: "Прочь с дороги!", но дракон не шелохнулся. Тогда Петру крикнул в другой раз: "Прочь с дороги!", но дракон не двинулся. И Петру, еще раз крикнув: "Прочь с дороги!", потянул из ножен свой меч и бросился на дракона. И тогда свет небес будто померк вокруг него, и Петру оказался окружен огнем: огонь был и справа от него, огонь был и слева, и впереди полыхало пламя, и за спиной бушевал огонь, и Петру ничего не видел, кроме огня, который изрыгал семиглавый дракон. Конь под Петру визжал и пятился, крутился на месте и шарахался, и Петру все никак не мог использовать свой меч. "Тише ты! Будь смелее, и минуем все беды", - сказал ему Петру и сильнее натянул поводья, и крепче сжал меч, конь пошел ровнее, но все равно шарахался от каждого языка пламени, а вокруг и было-то только, что дым и огонь. "Нет с такого коня проку. Вернусь-ка я во дворец и поищу себе лошадь получше", - сказал Петру и повернул к дому. У ворот встретила его нянюшка, старая Бирша, что с нетерпением ждала, когда он подъедет поближе. "Ах, Петру, сыночек мой! Так я и думала, что ты вернешься", воскликнула она, "Как же ты мог поехать на такой кляче!" "Что же мне делать, нянюшка? Это лучший конь наших конюшен!", спросил Петру и сердито, и печально. "Послушай меня, мальчик мой", ответила старая Бирша. "Ты никогда в жизни не доберешься до Феи Утренней Зари, если не возьмешь того самого коня, на котором в молодости ездил туда твой отец-император. Сходи к нему, да спроси, где сейчас тот конь, потом сам оседлай его и отправляйся в путь". Петру сердечно поблагодарил старую нянюшку, и пошел к отцу. "Сын мой драгоценный!", воскликнул отец-император, когда Петру спросил его о коне. "Кто тебе рассказал о моем жеребце? Не иначе, старая ведьма Бриша! Ты сам подумай, уж полвека прошло с тех пор, как ходил я в походы, и кто теперь помнит, где тлеют кости моего верного коня, в какой комнате рассыпались в прах его узда и седло? Я уж и забыл о нем давно!" Петру очень рассердился и вернулся к нянюшке. "Не печалься, Петру", сказала с улыбкой Бриша. "Даже если все так, как сказал твой отец, не все потеряно. Сходи-ка да поищи ту самую сбрую, и принеси мне, в каком бы виде это сейчас не было, и я подумаю, что тут можно сделать". Петру отправился на поиски, и нашел комнату, набитую седлами, стременами, подпругами, попонами и уздечками. Он выбрал самую старую из них, черную, рассохшуюся и почти рассыпающуюся и принес старухе. Бриша побормотала что-то над ней, попрыскала водой и окурила травами и опять отдала ее Петру. "Возьми-ка ее, и пойди к крыльцу, и стегни той уздой по столбам, что держат крышу твоего дома и увидишь, что будет". Петру взял узду и сделал все, что сказала ему старая нянька, и как же велико было его удивление, когда перед ним появился гнедой конь. О, такого великолепного коня во всем мире не сыскать! Седло на нем было все в золоте и каменьях, а чеканная уздечка была так хороша, что глаз не оторвать. Добрый конь, доброе седло и добрая узда - все как раз для молодого героя. "Прыгай скорей ему на спину", сказала Бриша и пошла обратно к дому. Через миг Петру уже сидел в седле, и держал поводья, и чувствовал себя сильнее и храбрее, чем прежде. "Держись крепко, господин мой", сказал гнедой конь, "Нам предстоит долгий путь, а времени у нас не так уж и много. Я поскачу быстро, а ты знай держись". И конь поскакал, а Петру увидел, что никогда не было на свете коня такого быстрого и проворного. На мосту по-прежнему стоял страшный дракон, но уже не тот, с которым Петру пробовал драться раньше. У этого дракона была дюжина голов, одна страшней другой, и все выдыхали пламя, дым и искры. Но, хоть он и был ужасен, Петру не испугался. Он только закатал рукава и крикнул дракону: "Прочь с дороги!", но тот не пошевелился, и тогда он выхватил из ножен меч и изготовился скакать к мосту. "Погоди, молодой господин", сказал конь. "Послушай, что я скажу тебе. Ты пришпорь меня посильнее, и держи наготове свой меч. Я скакну, да выше моста, и выше дракона, и как будем над зверем, руби ему самую большую голову, и оботри свой меч от крови, и вложи его в ножны прежде, чем мы коснемся земли. Так Петру и сделал, и успел вложить меч в ножны прежде, чем копыта гнедого коня коснулись земли по ту сторону моста. Петру кинул прощальный взгляд на родные земли и сказал: "Надо нам идти дальше". "Да, вперед", сказал конь. "Но ты, мой господин, должен сначала сказать мне, с какой скоростью ты хочешь ехать? Быстро как ветер? Быстро, как мысль? Быстро как желание? Или, возможно, быстро, как проклятие?" Петру смотрел вокруг: в чистом небе не было ни облачка, а перед ним расстилалась пустыня, такая сухая и ужасная, что у Петру волосы вставали дыбом. "Мы поедем не очень медленно, чтобы не терять зря времени, и не очень быстро, чтобы ты не устал", ответил он коню. Вот они и поехали: сначала конь летел как ветер, потом как мысль, потом как желание, а под конец - как проклятие, и скакали они, пока не достигли края пустыни. "Теперь беги потише, чтобы я мог видеть то, что вокруг меня", - сказал Петру, протирая глаза будто только что проснулся… или будто увидел что-то настолько необычное, что думается, что глаза начали лгать. Вокруг Петру высился Медный Лес, и все тут было из меди: деревья блистали медной корой и на них блестели медные листики, под деревьями росли медные кустарники, усыпанные медными ягодами, медные травы и мхи покрывали корни деревьев, и там и сям можно было увидеть медные цветы. Петру смотрел во все глаза, потому что он видел то, чего никогда не видел и даже не слыхал ни о чем подобном. И они двинулись прямо через лес, и пока ехали, цветы заговорили с Петру, и говорили, какой он славный да пригожий, и все предлагали, чтобы Петру сорвал их и сделал себе венок. "Возьми меня, удалец, я прибавляю сил тому, кто меня сорвал!" "Нет, возьми лучше меня! Кто сорвет меня да приколет к шапке, того все девушки в мире любить будут", умолял второй цветок. И так продолжалось и продолжалось, каждый следующий цветок был краше предыдущего, и все они тихими нежными голосами обещали разные замечательные вещи и уговаривали Петру, чтобы он сорвал их. Петру слушал-слушал, да и наклонился сорвать цветок, но как только он сделал это, его конь отпрыгнул к другой стороне дороги. "Стой спокойно!", прикрикнул Петру. "Не рви цветов, молодой хозяин. Они принесут тебе несчастья", ответил конь. "С чего это ты так думаешь?" "Все эти цветы прокляты. Кто тронет любой из них, будет вынужден драться с черной лесной вылвой. "Кто такая эта вылва?" "Лучше бы про нее вообще не говорить! Глядите на цветы, молодой господин, слушайте их слова, но умоляю, не прикасайтесь ни к одному из них!" Петру уже знал, что его конь дурного не посоветует, поэтому он крепился, смотрел на цветы и не трогал их. Но все тщетно! Если суждено быть на пути неудаче, то она обязательно встретится. Цветы все шептали и шептали, и сердце Петру таяло, как комок воска на солнцепеке. "Будь что будет", сказал он себе в конце-концов. "Хоть погляжу, что это за вылва такая, а может быть даже и одолею ее в схватке. Ну а не одолею - значит, так тому и быть", и он наклонился и сорвал цветок. "Эх, молодой господин, зачем же вы это сделали? Теперь даже я не смогу помочь. Приготовься к битве, вон идет вылва". Только он сказал это, только Петру закончил плести свой венок, как вдруг со всех сторон сразу подул легкий ветерок, который быстро превратился в ветер, после в бурю, и продолжал усиливаться, пока все кругом не потемнело, и темнота не покрыла коня и всадника, как толстым плащом из овечьей шерсти. Земля под ногами тряслась и дрожала. "Страшно ли вам, молодой господин?" "Пока нет", ответил Петру, хотя весь трясся от ужаса. "Да и чему быть - того не миновать". "Не бойся. Помогу я тебе", сказал конь. "Сними с меня уздечку, и попытайся накинуть ее на вылву". Едва вымолвил он это, как тот же час появилась перед Петру вылва, и он не успел снять с коня уздечку. Вылва была настолько ужасна, что Петру взгляда не мог от нее оторвать. У вылвы не было головы, и в то же время она не была безголовой. Она не летела по воздуху, но и не шла по земле. У нее была лошадиная грива, оленьи рога, медвежья морда, куньи глаза, а тело ее чем-то походило на каждого из этих зверей. Это-то и была вылва. Петру схватился за меч и спрыгнул с коня. Стали они с вылвой биться не на жизнь, а на смерть, и минули день и ночь, и стала вылва задыхаться. "Дай роздыху и себе, и мне", взмолилась вылва. Петру остановился и опустил меч. "Ты, молодой господин, не должен давать ей роздыху", сказал конь, и Петру собрал все свои силы и снова поднял меч и ударил так сильно, как еще не бил. Вылва заржала лошадью, завыла волком, заревела медведем и зашипела змеей, и кинулась на Петру. И бились они еще день и еще ночь, еще яростнее и неистовее, чем раньше. И Петру настолько устал, что едва шевелил руками. "Дай роздыху себе и мне", закричала опять вылва. "Я же вижу, что ты тоже устал" "Ты не должен останавливаться, молодой господин", снова сказал конь. И Петру продолжил битву, хотя силы покидали его. Но и вылва уже не била его, а только защищалась, потому что не было у нее сил. И боролись они еще день и еще ночь, и когда восточный край неба окрасился алым, Петру исхитрился - уж я не знаю, как - набросить все-таки уздечку на голову вылве. И миг спустя вылва пропала - вместо нее по поляне скакала самая красивая кобыла в мире. "Да будет жизнь твоя сладкой, как мед! Ты снял с меня страшное проклятие", сказал она и начала тереться носом о плечо гнедого жеребца Петру. И гнедой рассказал Петру всю историю белой кобылы, о том, как сотни лет назад она была проклята и заколдована, и была вынуждена жить в этом лесу в страшном обличье. Петру привязал вылву, которая стала кобылой, к своему седлу, и они поехали дальше. Долго ли, коротко ли, но выехали они из медного леса. "Погоди, дай мне полюбоваться - я никогда не видел такой красоты!", снова сказал Петру своему коню. Перед ними высился серебряный лес, и был он куда прекраснее медного, и он был полон звенящих на ветру деревьев и прекрасных серебряных трав, серебряных кустарников и серебряных цветов. И так же как раньше, цветы стали уговаривать Петру сорвать их. "Не рви этих цветов!", предостерегла вылва, подбежав к нему поближе. "Сестрица моя всемеро сильнее меня!". Но хотя Петру знал на собственном опыте, что ничего хорошего не выйдет, он все же улучил момент и нарвал цветов, чтобы сплести себе венок. Ветер завыл громче прежнего, земля тряслась еще яростнее, и ночь окутала Петру еще более темная и непроницаемая. И тот же час появилась вылва серебряного леса. Бились они три дня и три ночи, пока Петру не исхитрился и не набросил уздечку на голову второй вылве. "Будь жизнь твоя сладка, как мед! Ты снял с меня страшное заклятие", сказала вылва, превратившаяся в прекрасную серебряную кобылу. Передохнули они, и отправились дальше все вместе. Но вскоре выехали они из Серебряного леса, и встал перед ними Золотой лес - выше и прекраснее, чем те два леса, что Петру уже видел. Блеск коры здешних деревьев соперничал с солнечным светом, листья нежно звенели на ветру, а цветы и травы были столь прелестны, что глаз нельзя было оторвать. Кони уговаривали Петру поскорее пройти через золотой лес и просили не рвать цветов, но тот все же не удержался, и сплел себе золотой венок. Но как только одел его, почувствовал, что приближается к нему прямо из-под земли что-то страшное и ужасное. Вытащил Петру меч и стал ждать. "Либо помру, либо накину и не третью вылву уздечку", подумал он. Едва подумал это, как завертелся вокруг него туман, плотный как вата, и ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки, и не долетало до Петру ни звука. Целый день и целую ночь бился Петру вслепую, и ни разу не смог углядеть вылву в тумане. Но вот минула ночь, и туман стал светлее. Когда солнце поднялось над золотым лесом, туман совсем рассеялся, и было так хорошо, красиво и тепло, что Петру показалось, что он заново родился. А где же вылва? Пропала. "Ты лучше отдыхай, молодой господин, пока есть время. Потому что битва скоро продолжится", сказали кони. "С кем же я дрался?" "Это была вылва, которая умеет превращаться в туман. Тише! Она возвращается!" Петру только-только успел перевести дыхание, как почувствовал, что что-то приближается к нему - но он не мог сказать, что это. Это было похоже на реку - но в то же время не было рекой, оно не текло по земле, но двигалось где и как хотело, но не оставляло позади себя ни следа, ни примятой травинки. "Горе мне, горе!", вскричал Петру, который наконец понял, с чем ему предстоит драться. "Будь осторожен и ни секунды не стой на месте", сказал ему гнедой конь, но большего сказать не успел, потому что вода подступила совсем близко. Битва закипела с новой силой. День и ночь дрались Петру и вылва, и Петру даже не представлял, попадает ли он по вылве, смог ли ранить ее хоть раз. К рассвету следующего дня Петру охромел на обе ноги и очень устал. Но первые лучи солнца отогнали вылву, и Петру повалился на траву. "Теперь она точно убьет меня", сказал он. "Передохни. Ты не должен сдаваться, она вернется всего лишь через мгновение" Не успел Петру ответить, как понял, что ему снова пора подниматься и драться. Он взобрался в седло, сжал рукоять меча и стал ждать. И что-то стало подступать к нему, но нельзя описать, что это было. Иногда во сне люди видят существ, который на свете не сыщешь, но у тех существ есть то, чего не было у этой вылвы, и нет того, что у вылвы есть. По крайней мере именно так подумал Петру, глядя на подбирающуюся к нему вылву. Она летела при помощи ног и бежала на крыльях, голова у нее была на спине, хвост на боку, а глаза - везде: и на шее, и на груди, и на животе, а как описать ее дальше - я не знаю. Петру почувствовал, что ужас сковывает его движения, но он собрался с духом и стал бороться с вылвой, и дрался так, как никогда в жизни. Но день все не кончался, и стал Петру слабеть. А когда упала ночная тьма, он едва мог держать глаза открытыми. К полуночи он обнаружил, что сражается не верхом, а пешим, хотя не мог вспомнить, когда это он слез с коня. Когда на востоке забрезжил свет, ноги его уже не держали, но он сражался, стоя на коленях. "Тебе надо биться еще один раз", сказали кони, видя, что сила Петру почти ушла. Петру смахнул пот со лба своей рукавицей, и с огромным трудом поднялся на ноги. "Когда будешь драться, изловчись, и ударь вылву по губам уздечкой", сказала серебряная кобыла. Вылва завыла так громко, что Петру подумал, что останется глухим на всю жизнь. Она кинулась на него, но Петру увернулся, и, изловчившись, накинул ей на голову уздечку - по лесу поскакала прекрасная золотая кобылица. "Да будет твоя жена красивейшей из женщин!", сказала она. "Ты расколдовал меня!" Потом они все немного передохнули и поскакали через золотой лес. По дороге Петру разглядывал короны-венки, что он для себя сделал - насколько они красивые и насколько дорогие. "В конце концов", подумал он, "не стану же я носить все три сразу" и выбросил сначала медный венок, а потом и серебряный. Но кони закричали: "Не выбрасывай эти венки, они тебе еще пригодятся. Пойди собери их и возьми с собой!" Ничего не поделаешь - Петру слез с гнедого и подобрал все венки, и после этого они продолжили путь. Вечером, когда солнце почти зашло, а злые мошки стали пребольно кусаться, Петру увидел, что Золотой Лес остался позади, а перед ним расстилается широкая пустошь. В тот же миг все лошади разом остановились. "Что с вами такое?", спросил Петру. "Мы чуем, что что-то злое нас ожидает". "Что же это может быть?" "Мы вот-вот войдем во владения богини Середы, и чем дальше мы будем ехать, тем холодней будет становиться. Справа и слева ты увидишь огромные костры, но ты не должен приближаться к ним, чтобы согреться, иначе будет беда" "Как же мне там не замерзнуть?" "Не знаем, но помни, что будет большая беда, если приблизишься к огню" "Хорошо, едем вперед! Если я должен перенести холод, то я перенесу его". И вот, шаг за шагом они входили во владения Середы. Воздух становился все холоднее и холоднее, и ветер пробирал до костей, и казалось, что они промерзли насквозь, до самого мозга костей, и что даже души их дрожат от холода. Но Петру не боялся, борьба в вылвами сделала его сильнее и выносливее, и он смело встречал новое испытание. По сторонам от дороги горели огромные костры, и какие-то люди стояли вокруг них, поддерживали огонь. Иногда они приветливо заговаривали с Петру и приглашали его погреться у огня. Дыхание замерзало у него во рту, но он не слушал этих людей, и только понукал коней идти быстрее. Как долго шел Петру через эту ледяную страну - неведомо, ясно только что земли Середы за день не пройти. Но он продолжал бороться с холодом, хоть у него уже зуб на зуб не попадал, ресницы смерзлись, а вокруг, куда ни глянь, были только заледенелые скалы. Долго ли, коротко ли, но добрались они до дома самой Середы, и, спрыгнув с коня, Петру бросил поводья и вошел внутрь. "Здравствовать тебе, матушка!", сказал он. "И ты не болей, мой замерзший гость!" Петру засмеялся, и стал ждать, пока она заговорит. "Ты проявил великую отвагу и стойкость", сказала она, похлопав его по плечу. "И заслужил награду". Она открыла большой железный сундук и достала оттуда маленькую коробочку. "Погляди", сказала Середа. "Эта коробочка лежала тут веками в ожидании человека, который сможет пройти мое ледяное королевство. Возьми ее, и храни как зеницу ока - в один из дней она поможет тебе. Если ты откроешь ее, она расскажет тебе все, что ты захочешь, и принесет тебе новости из родного дома" Петру сердечно поблагодарил ее, вскочил на коня и поскакал дальше. Когда он отъехал подальше от хижины, он открыл коробочку. "Что прикажешь, хозяин?", донесся оттуда голос. "Расскажи мне, что поделывает мой отец?" "Он заседает на совете со своими приближенными", ответила коробочка. "Все ли у него хорошо?" "Не особенно. Сейчас он в сильнейшей ярости" "Что же его так разозлило?" "Твои братья, Флориан и Костан", ответила коробочка. "Похоже, что они хотят, чтобы отец позволил им управлять империей, но старые советники и сам твой отец считают, что у них нет к этому таланта". "Поспешите, дорогие кони мои. У нас совсем мало времени!", закричал Петру, закрыл коробочку и спрятал ее в карман. Кони полетели, как крылатые призраки, как вихри, как вампиры, что охотятся в ночи, и трудно сказать, как долго они скакали так быстро. "Погоди, молодой господин! Мы хотим кое что тебе сказать!" сказали как-то кони. "Что там еще?" "Ты перенес дикий холод, когда ехал через владения богини Середы. Но впереди лежит земля настолько жаркая, что камни плавятся. Не устрашись же и теперь, будь так же храбр и стоек, как и в тот час, когда мы вступили в ледяные пустоши. Только кто бы не приглашал тебя в тень или к прохладным ручьям - ни в коем случае не соглашайся, иначе великое зло случится с тобой. "Вперед!", сказал Петру. "Не волнуйтесь! Если я так и не превратился в ледышку, то вряд ли теперь растаю" "Мы не знаем наверняка", ответили кони. "Но там, куда мы идем, очень и очень жарко. Впереди - владенья богини Громини, Четвергушки". Вот уж там была жара так жара! Даже железные подковы на копытах лошадей начинали плавиться, но Петру упрямо шел вперед. Пот катился по его лицу, но Петру утирался рукавицей, а рукавица сразу же высыхала на солнце. Он никогда не думал, что под небесами есть настолько жаркие места. По обе стороны от дороги то и дело встречались тенистые долины, полные высоких, раскидистых деревьев, оазисы, где источники били в небо, разбрасывая во все стороны ледяные брызги. Прелестные девы выходили из-за деревьев, и манили Петру, и звали его передохнуть нежными голосами, но Петру только отворачивался, чтобы не поддаться их чарам. "Приди к нам, юный герой, и передохни немного, иначе жара убьет тебя", говорили они. Петру только тряс головой и не говорил ни слова, потому что рот его пересох настолько, что он не мог больше говорить. Долгим был путь через эту ужасную страну, но насколько долгим - никто вам не скажет. Внезапно всем показалось, что жара понемногу спадает, и Петру заметил маленький домик, стоящий на холме. Это было жилище богини Четвергушки. Когда они подъехали поближе, богиня сама вышла встретить их. Она поприветствовала Петру и ласково пригласила его зайти в дом, и упросила его рассказать о приключениях, что довелось ему пережить. Петру все рассказал без утайки, и начал прощаться с Четвергушкой, потому что у него оставалось все меньше и меньше времени. "Задержись еще ненадолго, и выслушай, что я тебе скажу. Скоро ты войдешь во владения богини Винери, Пятнички. Передай ей от меня весточку, что я прошу не задерживать тебя на пути. А когда будешь возвращаться, загляни ко мне в гости - я дам тебе вещицу, что поможет тебе на пути домой" Петру поблагодарил ее, вскочил на коня и не успел и десятка шагов проехать, как оказался совсем в другой стране. Тут не было ни жарко, ни холодно, а дорога вилась через пустошь, поросшую чертополохом и вереском. "Что это за место?", спросил Петру, когда они одолели длинный-длинный путь через че ...
Юлька: ... ртополоховую пустошь. "Это - дом богини Винери, Пятнички", ответили кони. "И если мы поспешим, то попадем туда еще засветло". И кони полетели вперед, как стрелы, и перед самыми сумерками они достигли жилища богини. Сердце Петру сильно стучало, потому что всю дорогу их сопровождала целая толпа каких-то темных неясных фигур, будто сотканных из полуденных теней, которые танцевали и водили хороводы, и Петру, хоть и был храбрым юношей, испытывал от их безмолвных танцев настоящий ужас. "Они не причинят тебе зла", сказали лошади. "Это просто дочери Вихря, они так развлекают сами себя в ожидании лунного великана" Петру остановился перед домом, спрыгнул с коня и собирался уж было войти, как гнедой конь крикнул: "Подожди, молодой господин! Ты не можешь так просто войти, дом Пятнички всегда охраняет Вихрь!" "И что же мне делать?" "Возьми медный венок и иди вон на тот дальний холм. Как поднимешься на самую вершину, скажи: "Ах, тут такие прекрасные девицы, прямо ангелицы, просто феи!" Потом подними венок повыше над головой и еще скажи: "Хотел бы я знать, примет ли хоть одна из них от меня этот венок в подарок… Как бы я хотел это знать!" и тогда бросай венок от себя подальше" "И зачем я должен все это делать?" "Не спрашивай, лучше пойди и сделай, что я тебе сказал", и Петру пошел на холм. И только он отбросил от себя медный венок, как Вихрь подхватил его и порвал на мелкие медные кусочки. Петру вернулся к лошадям. "Послушай, молодой господин, я хочу тебе еще кое-что рассказать. Возьми серебряный венок, подойди к дому, и постучи венком в окошко. Пятничка спросит, что там, а ты ей отвечай, что ты путник, шел пешком через пустошь и заблудился. Она тебе скажет идти по дороге назад, но ты не сходи с места, и только говори, что никуда не пойдешь, потому что с самого детства ты только и слышал, что легенды о несравненной красоте богини Винери, Пятнички, и тогда ты сделал себе кожаные сапоги на стальных подошвах и девять лет и девять месяцев ты ходил по горам и долам в поисках ее дома. Расскажи, что в страшной битве ты добыл прекрасный серебряный венок, и только и думал о том, что тебе будет позволено подарить его несравненной богине, и все это только для того, чтобы достигнуть того места, где стоишь сейчас. Скажи так, и погляди, что будет" Петру не говоря ни слова пошел к дому. К тому времени уже стемнело, и двор освещал только лучик света, падающий из окна. Пара псов, что стерегла двор, при звуке его шагов начала лаять. "На кого это лают собаки? Неужто кому-то жить надоело?" спросила Пятничка из дому. "Это я, о богиня!, ответил Петру. "Я заблудился на пустоши, и не знаю, где мне переночевать." "Где ты оставил свою лошадь?", спросила богиня резко, а Петру молчал, потому что не знал, можно ли ему лгать или нет. "Уходи отсюда, юноша, нет у меня для тебя места", и богиня стала закрывать окно. Тогда Петру торопливо проговорил все, что ему сказал его конь, и как только он сделал это, как богиня открыла окно и нежным голосом спросила: "Дай-ка мне взглянуть на этот венок, дитя мое", и Петру подал ей его. "Войди в дом", сказала богиня. "Собак не бойся, они не тронут тебя". И когда Петру проходил мимо них, собаки действительно только виляли хвостами. "Доброго вечера", сказал Петру, входя в дом и присаживаясь около огня и слушая, о чем же будет говорить богиня. Богиня, впрочем, говорила только о мужчинах, на которых, похоже, была за что-то сердита. Но Петру во всем соглашался с ней, поскольку его учили, что нужно быть вежливым. Богиня была очень и очень старой. Петру глядел на нее и думал, что если бы он прожил семь жизней, и каждая жизнь в семь раз длиннее обычной, то она все равно оказалась бы старше. Но Пятничка радовалась, что юноша неотрывно глядит на нее. "Когда я родилась", сказала она, "Еще ничего не было, только хаос. И мир еще не был миром. Когда я подросла, уже возник мир, и каждый думал, что я самая красивая девушка на свете, хотя многие и ненавидели меня за это. Но каждая сотня лет прибавляла мне по одной морщинке. И теперь я совсем старуха…" Она рассказывала и дальше, и тогда Петру узнал, что она жила в царском дворце, а ее самой близкой соседкой была Фея Утренней Зари, с которой они в свое время сильно поссорились. Петру не знал, что ей сказать. Он слушал, и только иногда из вежливости говорил что-то вроде: "Да-да, это, наверное, было так ужасно!" или "Надо же, какое горе!". "Дам я тебе одно задание, и если ты храбр и силен, то ты его сможешь исполнить", сказала наконец Пятничка, после того как они уже поговорили долго-предолго, и оба стали клевать носами. "Недалеко от дома Феи Утренней Зари есть источник, и кто отопьет из него хоть глоток, тот снова станет юным и цветущим, как свежая роза. Принеси мне пузырек этой воды, и я отблагодарю тебя. Это будет нелегко, никто не знает этого лучше меня! Королевство Феи Утренней Зари стерегут дикие звери и ужасающие драконы, но я дам тебе одну вещицу, что поможет тебе на твоем пути" С этими словами Пятничка подошла к железному ларцу и достала из него крошечную золотую дудочку. "Видишь? Один старик дал мне ее, когда я еще была молода и красива. Любой, кто слушает эту дудочку, засыпает и никто не может разбудить его. Возьми ее, и играй все время, пока ты будешь в королевстве Феи Утренней Зари, и ты будешь в безопасности." Петру сказал ей, что тоже собирался найти этот волшебный источник, и Пятничка даже обрадовалась, когда услышала его рассказ. Тогда Петру пожелал ей доброй ночи, спрятал флейту, и устроился на полу, чтобы немного поспать. Но еще до рассвета он проснулся, и пошел почистить и покормить лошадей, чтобы они выдержали путь до королевства Феи. Потом он напоил их ключевой водой, оделся, и собрался ехать. "Погоди!", крикнула ему из окна Пятничка. "Я хочу тебе еще кое-что сказать. Оставь здесь одну из своих лошадей, а с собой возьми только трех. Поезжайте медленно, пока не достигнете волшебного королевства, а потом ты должен спешиться и идти пешком, а кони пусть ждут тебя. И вот еще: опасайся заглядывать Фее Утренней Зари в лицо! Ее глаза околдуют тебя, ее взгляды - обманут. На самом деле она отвратительна, более отвратительна, чем ты даже можешь себе представить: у нее совьи глаза, лисья морда и кошачьи когти. Слышишь? Никогда не смотри ей в лицо!" Петру поблагодарил ее и поехал к волшебному королевству. Далеко, далеко, там где небо с землей встречается, где звезды целуются с цветами, где всегда светит мягкий красноватый свет, какой бывает иногда в небе по весне рано утром, только еще краше, стоит дворец Феи Утренней Зари. Петру понадобилось два дня, чтобы через поросшие сочной травой поля и очаровательные цветущие луга добраться до ее дома. В том королевстве не было ни жарко, ни холодно, ни темно, ни светло, а в самый раз, и Петру с огромным удовольствием ехал шагом по этому благодатному краю, и путь не показался ему долгим. Долго ли, коротко ли, но увидел Петру, что на фоне розового неба что-то белеет, и когда он приблизился, то увидел, что это и есть замок Феи - такой роскошный и красивый, что больно было смотреть. Петру никогда и не думал, что в мире может быть такой красивый замок. Но, не желая терять времени, он отвернулся от замка, спешился, заиграл на дудочке и пошел в сторону замка. Едва он прошел несколько шагов, как увидел могучего гиганта, что сладко спал на поляне, убаюканный его музыкой - это был один из охранников замка. Он лежал на спине, и показался Петру ужасно огромным. Чем дальше шел Петру, тем страшнее становились стражи, стерегущие дворец Феи Утренней Зари: львы, тигры, драконы с семью головами, великаны, химеры…Петру шел между ними легко, как ветерок. Вот он дошел до реки… но не думаете же вы, что это была обычная река? Нет, вместо воды там текло молоко, а вместо песка и гальки было золото, жемчуга и драгоценные камни. Река текла вокруг замка, а возле нее дремали львы с железными зубами и когтями. А внутри, за рекой, цвели пышные сады, каких никто никогда не видывал, и сама Фея дремала между этих цветов, и Петру отлично видел ее. Но как же ему перебраться? Мост был, но такой странный, что Петру и не знал, выдержит ли он человека. Он был сделан из маленьких, мягких, неясных облачков. Так Петру стоял и думал, как бы ему перебраться и набрать воды. Через некоторое время он решил рискнуть, и вернулся к тому месту, где оставил страшного великана. "Пробудись, о храбрец!" кричал он и пинал его, чтобы разбудить, но когда великан просыпался и пытался прихлопнуть Петру, как муху, Петру начинал играть на дудочке, и великан снова засыпал. Сделав так несколько раз, чтобы убедиться, что великан в его власти, Петру связал ему мизинцы своим плащом, уволок подальше его меч, и снова крикнул: "Просыпайся, храбрец!" Когда великан увидел, что при нем нет меча, а мизинцы крепко связаны, он спросил у Петру: "Ты что, силен только колдовством драться? Сражайся по правилам, если ты и впрямь герой" "Обязательно сразимся, и по правилам, но сначала я хочу задать тебе вопрос: поклянешься ли ты перенести меня через реку, если я честно сражусь с тобой? И великан поклялся в этом. Как только Петру развязал великана, тот сразу бросился на него, чтобы раздавить. Но тот принял бой. Это была уже не первая его битва, и Петру вел себя смело. Три дня и три ночи бились они с великаном, и то великан побеждал, то Петру, пока в конечном итоге Петру не приставил меч к горлу великана. "Отпусти меня, отпусти!", закричал великан. "Я признаю, что ты победил!" "Ты перенесешь меня через реку?" "Перенесу", вздохнул великан. "Что мне сделать с тобой, если ты нарушишь свое слово?" "Убей меня так, как захочешь. Но сейчас дай мне жить!" "Хорошо", сказал Петру, и связал левую руку гиганта с его правой ногой, заткнул ему рот, чтобы великан не закричал и не перебудил всех, и завязал глаза, а потом повел его к реке. Как только они достигли берега реки, великан поставил ногу на другой берег реки, и, взяв Петру на ладонь, перенес его на другой берег. "Отлично", сказал Петру, и сыграл на дудочке, так что гигант снова заснул. Даже феи, которые купались в реке много ниже по течению, тоже заснули среди цветов на берегу. Петру видел их, и думал: если даже эти существа настолько прекрасны, отчего же Фея Утренней Зари должна оказаться уродиной? Но он не решился задерживаться и поспешил на поиски источника. Он шел через восхитительные сады и парки, но Петру не увидел ни чудесных птиц, ни восхитительных цветов, потому что очень торопился в замок. Ни единой живой души не встретил он по дороге, все спали, и даже деревья не шевелили ни одним своим листиком. Он прошел через замковый двор, и вошел в сам замок. Что он увидел там - даже в сказке не опишешь; все знают, что дворец Феи Утренней Зари - очень необычное место. Золото и драгоценные камни там были так же привычны, как у нас привычны камень и дерево. Конюшни, в которых стояли солнечные кони Феи, были роскошнее, чем родной замок Петру. Петру поднялся по лестнице, прошел через сорок восемь комнат, завешанных коврами, гобеленами и богатыми тканями, но все они были пустыми. В сорок девятой комнате он увидел саму Фею Утренней Зари. В середине этой комнаты, которая была размером с церковь, Петру увидел тот самый источник, что он так долго искал. Выглядел он как самый обыкновенный колодец, и казалось странным, что Фея живет в той же комнате, где бьет источник, но кто угодно может сказать, что именно тут она и жила много и много сотен лет. Она спала прямо возле источника - сама Фея Утренней Зари! И когда Петру взглянул на нее, у него перехватило дыхание, и волшебная дудочка выпала у него из рук. Возле колодца стоял столик, на котором лежал хлеб, испеченный на женском молоке, и фляжка вина. Это был хлеб силы и вино юности, и Петру хотел этого хлеба и этого вина. Он взглянул на столик, на источник, а потом - на Фею, что все еще тихонько спала возле колодца на шелковых подушках. Он неотрывно глядел на нее, и нахлынувшие чувства туманили его разум. Фея медленно открыла глаза и уставилась на Петру, но тот нашарил волшебную дудочку и сыграл несколько нот, и она снова заснула. Тогда он трижды поцеловал ее и надел ей на голову золотой венок. После этого он съел кусок хлеба и выпил чашу вина, и повторил это трижды. Только после этого набрал он полную фляжку воды из волшебного источника, и стремительно выбежал из замка. Когда он возвращался через сад, ему показалось, что он разительно изменился. Цветы стали восхитительно прекрасны, ручьи бежали быстрее, солнечные лучи блестели ярче, а феи стали еще прелестнее, чем раньше, и все это - из-за тех трех поцелуев, что подарил Петру Фее Утренней Зари. Он благополучно вышел из сада Феи, сел верхом, и полетел быстрее, чем ветер, быстрее, чем мысль, быстрее, чем ненависть, и быстрее, чем тоска. Так он добрался до дома Пятнички, и, оставив коней, поспешил к ее воротам. Пятничка знала, что он придет, и сама вышла встретить его, и вынесла ему вина и белого хлеба. "С возвращением, принц", сказала она. "Доброго дня, и прими мои благодарности", ответил Петру и протянул ей фляжку с волшебной водой. Она радостно приняла ее, и после короткого отдыха, Петру устремился дальше, потому что не хотел ни терять времени, ни проиграть своим братьям. Он на несколько минут задержался у Громини, как и обещал, но только он собрался распрощаться, как он остановила его: "Я хочу предостеречь тебя, выслушай, что я тебе скажу: Берегись в своей жизни следуюих вещей: не называй нелюдя другом, не езди верхом слишком быстро, не позволяй воде течь сквозь пальцы, никому не верь, и избегай льстивых языков. Иди, и не забывай, что я тебе сказала, потому что дорога длинна, мир жесток, а ты - поражен в самое сердце. Но я дам тебе волшебный плащ: тот, кто носит его, не может быть ранен или убит ни молнией, ни копьем, ни мечом, ни стрелой". Петру поблагодарил ее и тронулся в дорогу, и, вытащив свою коробочку, спросил о том, что происходит дома. "Ничего хорошего. Отец твой ослеп на оба глаза, и Флориан с Костаном умоляют его отдать им власть. Но император не хочет, потому что верит, что ты принесешь ему воду из волшебного источника. Тогда братья пошли к няньке Брише, и она сказала им, что ты, хозяин, почти уже добрался до дому, и вода с тобой. Так братья твои хотят поехать тебе навстречу и воду отобрать, а потом принести ее отцу и потребовать в обмен на нее власть в империи…" "Ты лжешь!", крикнул Петру, и бросил коробочку на землю, да так, что она разлетелась на тысячу кусочков. Вскоре после этого Петру уже начал узнавать родные места, и когда добрался до моста, он натянул поводья, чтобы поглядеть на родную землю. Он еще стоял у моста, когда он услышал, что кто-то неподалеку будто тихонько зовет его по имени. "Петру, Петру, ты ли это?" говорил голос. "Поедем, поедем", твердили ему кони. "Будет беда, если ты остановишься" "Нет, давайте задержимся и поглядим, кто это меня зовет", и развернув коня, оказался лицом к лицу с двумя своими братьями. Он забыл предостережение, которое дала ему Громиня, и когда Костан и Флориан подошли к нему со льстивыми речами, он пришпорил коня, и стремительно поскакал, чтобы обнять их. Он хотел задать тысячу вопросов и рассказать о тысяче разных вещей… но его гнедой конь стоял, печально повесив голову. "Петру, дорогой мой брат!", сказал Флориан, "Не будет ли лучше, если мы повезем воду, которую ты добыл? Ведь кто-нибудь может попытаться отобрать ее, а мы всегда были сильнее тебя, мы сможем ее защитить". "Конечно", добавил Костан. "Флориан все правильно говорит". Но Петру только головой покачал, и рассказал братьям о пророчестве Громини и о волшебном плаще, в котором ему ничего не грозит. Тогда братья поняли, что им придется убить Петру. Неподалеку от того места, где они стояли, бежал прозрачный ручей. "Очень жарко сегодня. Ты не хочешь пить, Костан?", спросил Флориан. "Да, действительно, очень пить хочется… Петру, не принесешь ли ты нам воды? А потом сразу отправимся домой. Хорошо, что ты едешь с нами в твоем плаще, сможешь защитить нас от любой напасти" Лошади Петру заржали, но и сам он уже понял, что это все означает. И он не поехал с братьями, а двинулся сразу к дому, где вылечил слепоту отца. А что до его братьев, то они никогда больше не показывались дома.
Astraia: самые любимыми сказками у меня в детстве были именно румынские
maggie: Я уж думала, что во всех уголках форума побывала, ан, нет; здесь впервые. В детстве очень любила сказки и как только читать научилась, перечитала Братьев Гримм на 3 раза, Бажова с его уральскими сказами, Г.Х. Андерсена; приходилось и сказки разных народов мира в руках держать: якутские, казахские, норвежские, но вот румынские читала впервые. Расширила кругозор и пополнила культурный запас, Спасибо Всем!
Эль4ик: maggie пишет: Спасибо Всем! cu placere! ну и как, понравились сказки?
maggie: Красотень! Это что-то с чем-то и нечто ни на что не похожее!
Эль4ик: maggie пишет: Красотень! я тоже так считаю!
Laurika: У меня есть сказки на рум. и в переводе на рус. Если хотите, могу выложить.
vampirrr4ik: Laurika хотим))) но лучше на русском))
Юлька: Laurika выкладывай
полная версия страницы